— Ирина, вы практические год живете без мужа, который находится в СИЗО, расскажите, пожалуйста, что за этот период изменилось и как ваша семья с этим справляется?
— Что касается бытовых вопросов, то, конечно, изменилось многое: я сейчас и мама, и папа. И как говорится, на себе тащу детей и мужа, который сидит, работаю. И все вопросы, касающиеся моего быта, быта детей и мужа, полностью легли на мои плечи. Когда случилась ситуация с мужем, старшему ребенку пришлось поменять школу. Ребенка просто начали травить. В классе говорили, что твой папа вор. После чего мои близкие друзья помогли нам поменять школу. Я не стала вмешиваться в ситуацию, ведь скорее всего об этом говорили в семьях этих детей, а дети не виноваты за ту информацию, которую получают. Изменились друзья, очень сильно у нас поменялся круг друзей. Было ожидаемо, что многие отвернутся от нас. Это в основном те люди, которые были связаны с моим мужем по работе, а те, которые не были связаны по работе, все рядом. Многие добавляли масло в огонь, и когда мы ознакомились с материалом дела, выяснились очень интересные показания, которые дали наши близкие друзья. Но на это Николай мне сказал, чтобы я ни на кого не обижалась. Сам же он всех простил и сказал, что каждый должен поступать так, как велит ему сердце.
Ожидаемый арест
— Вас и вашего супруга задержали, когда вы находились в здании аэропорта, вы собирались улетать. Следственные органы это обосновывают тем, что вы собирались бежать из страны. Можете ответить на этот вопрос: собирались ли вы сбежать со своим мужем?
— В протоколе обыска, который был произведен у нас дома, зафиксировано, что был изъят загранпаспорт моего мужа. Он находился дома. Мой загранпаспорт также находился дома. О чем также имеется отметка в протоколе. Мы летели в Москву. На работе также были все уведомлены, что я лечу в Москву. С собой у нас были только гражданские паспорта. Парадокс в том, что везде было указано, что загранпаспорт моего мужа находился дома, причем у нас есть доказательства, но суд нас не слышит.
Мы летели в Москву. Николай по работе, я по своим делам. У него была оформлена соответственная командировка.
— Для чего они так сделали? Они реально опасались, что Николай сможет сбежать, или просто для шоу?
— Конечно, шоу. Это пшик. Это уже откатанная схема работы, когда берут какое-то лицо в аэропорту и говорят о том, что он намеревался сбежать. В Челябинске очень много таких уголовных дел и известных людей также брали в аэропорту, говоря о том, что люди собирались сбежать. Естественно появляются камеры, естественно тут люди, такое шоу, берут в аэропорту, все так красиво, потом все это появляется на всех федеральных каналах. Для меня это не было шоком, потому что я видела, что происходило на протяжении последних нескольких лет в Челябинске. Шоком не было, мы с мужем так ухмыльнулись. Мне, правда, следственные органы сказали: вы можете лететь в Москву. А я такая: нет, я проследую за своим мужем. В итоге проследовала с ними на обыски в свой дом.
— То есть вы знали, что произойдет арест?
— Да, но не знали, когда он произойдет. Муж мне рассказывал об абсурдности обвинений, которые против него выдвигаются, и что-то противопоставить тому абсурду полагалось, выдвинуть; тяжело что-то сделать. Показания человека, который осужден, трех-четырехлетней давности, которые под собой никакой почвы не имеют. Ну что тут можно сделать? Николай мне сказал: «Правда на нашей стороне. Мы живём дальше, работаем дальше».
— Николай вас поставил в известность и провел подготовительную работу со своей мамой в связи с тем, что впереди арест и к этому нужно готовиться?
— Да, действительно, он переговорил с мамой, чтобы для нее это не было шоком. Она очень долго плакала. Но все равно это был шок.
— Человек, обладающий определенной властью, знает, что его в скором времени по каким-то причинам, которые он считает надуманными, попытаются арестовать, и он фактически не предпринимает никаких действий, чтобы скрыться?
— А зачем? Это глупости.
"Мы должны положить этому конец"
— Он наверняка знает, какая у нас судебная система и каковы будут последствия его противоборства с ней?
— Николай мне говорил, что меня арестуют, меня будут судить. Мне скорее всего дадут какой-то срок. Он привел пример других дел, которые были в Челябинске, и сказал, что у нас будет так же и ты должна быть к этому готова. Николай — человек очень сильный. В Астрахани его знают, как и в Челябинске. Это не тот человек, который будет бежать, скрываться, решать проблемы кулуарными методами. Он верит в системы правосудия, он верит в правду. В последний раз на свидании он мне сказал: «Ирина, ты понимаешь, сегодня это со мной случилось, меня все знают. Завтра это случится с простым человеком, у него не будет таких эмоциональных ресурсов, чтобы бороться. Нужно положить этому конец».
— Когда все произошло, были ли вы к этому морально готовы?
— Конечно, было очень тяжело. Было такое ощущение, что находишься в параллельном пространстве. На меня давили, пугали. Требовали дать показания. В доме во время обыска было огромное число людей в масках и с автоматами. В это время старший ребенок был в лагере, а младший был на тренировке. Он пришел позже. Когда он пришел домой, его никто не пускал, потому что там стояли люди с автоматами. Видимо, самые страшные преступники в Челябинской области на тот моменты были мы. Помню, человек двадцать у нас было на обыске. Говорили, что обыск будет настолько долго, насколько нам нужно, и ребенок не зайдет, пока не закончатся следственные действия. В ваших интересах все подписать…
— А что подписать? Они его обвинили во взятке, но через несколько месяцев от этого обвинения отказались. Получается, что если бы вы подписали то, что они просят, вам потом тоже нужно было бы отказываться от подписанного?
— Там другие цели были. В итоге они их не достигли, и пришлось работать с тем материалом по Тарасову, который у них есть. И сейчас они переквалифицировали обвинение со взятки в статью о мошенничестве.
"В глазах судьи..."
— У вас было много попыток вытащить Николая из СИЗО под залог, под ходатайство уважаемых людей. Появлялась ли какая-то надежда, что суд вас услышит?
— Там глухая стена. В Екатеринбурге на процессе продления содержания… Нас не пустили на судебное заседание. Я видела в глазах у молодой судьи полный испуг, замешательство. Видимо, со всеми уже поговорили. В следующий раз, в августе, я сидела на заседании. В глазах у судьи было полное понимание того, что происходит, понимание того, что никаких оснований держать дальше Николая нет, но он, как заученными фразами, выносил судебные решения. Потом такая же ситуация была и в Челябинске. Судьи на самом деле все понимают. Но здесь существует административный правоохранительный ресурс. Мой муж не сделал то, что они хотели, в то время пока он находится в СИЗО. Он не дал показания на тех, на кого хотели, чтобы он дал показания. Он не сломался и активно воюет за правду.
Свидетель
— Сейчас все обвинения строятся исключительно на обвинениях некого Тарасова. Это какой-то честный человек, которому можно беспрекословно верить?
— Я с этим человеком незнакома, я его не знаю и лица его не видела. И мне противно про него читать. Но я знаю, что он был осужден за взятку. После показаний на Николая и на ряд других лиц этому человеку сократили срок. Более того, амбре, которое существует в городе Озерске, по поводу Тарасова, крайне негативное.
— Следствие заявляло, что у них имеется множество доказательств вины Николая. Какие еще они объявляют доказательства, что они называют в суде? Что ясно из материалов дела? У них есть какие-то видеозаписи, показания каких-то иных людей? Что у них есть?
— Ничего у них нет.
— Только заявление Тарасова?
— Только заявление Тарасова.
— Человека, который был осужден за взятку?
— Да.
— И на сколько он был осужден?
— Ой, я не помню, но на много. Да, он два года находился под стражей, его отпустили по УДО. Сейчас он скрывается, мы пытаемся его найти, чтобы поговорить с этим человеком, вызвать в суд. Его скрывают.
— Вы хотите его вызвать в суд как свидетеля?
— Конечно.
— Следствию и иным неизвестно его место нахождения?
— Конечно (улыбается — прим. ред.). Как они утверждают.
О детях
— Как дети переживают случившееся?
— Дети очень тяжело переживают. С младшим ребенком, который присутствовал во время обыска… Он зашел в дом, а там мужчины в форме. Он стал тихо плакать. У него возникла тихая истерика. Обычно дети, когда истерика, дети громко плачут, кричат, а у него тихие слезы были. Где папа, он спросил. Потом мы его отправили к родителю в Астрахань на месяц. Сильно болел. Медики поставили диагноз «Острое аспираторное заболевание на фоне сильного нервного стресса». Водили к психологу, ребенок рисовал черные картинки, мертвых людей. Это достаточно долго продолжалось. Не ходили долго в детский сад. Даже в школу скомкано пошли. И выпускной в детском саду, и выпускной в начальной школе у старшего ребенка прошли на слезах.
— Для них, получается, папа просто исчез. Ушел на работу, и просто перестали видеть. Вы говорите, стали одновременно и мамой, и папой, но мы же понимаем, что папу нельзя заменить. Как ребята справляются сами с этим? Они вам стали помогать, повзрослели? Что изменилось за этот год?
— Конечно, повзрослели. Со старшим ребенком мы покупаем продукты папе в СИЗО, готовим передачку, разворачиваем конфеты, потому что конфеты должны быть развернуты. Он знает, как готовить передачку. Когда младший ребенок болел, старший сам ездил за продуктами, ездит со мной в СИЗО, вместе носит продукты папе. Уже ничего не пугает, но дети выросли. Мы с ними в декабре в суде. В первый раз увидели через год. Они счастливые были такие. Бросились на шею, целовали, обнимали.
"Я вас обязательно найду!"
— Мы должны понимать, что тяжелее всего в данный момент Николаю. Как он все это переносит и переживает? Не каждый человек может такой срок продержаться в таких условиях и в таком моральном духе.
— Николай перестроил себя, свой образ жизни, он много читает, занимается спортом, пишет. Естественно, работает с материалами дела своего. Вообще те изменения, которые с ним произошли, радуют. Очень много читает библию, духовные книги. Я их покупаю по списку, который он мне передает. Ребята, которые попадают с ним в камеру, все начинают… в основном это парни, которых сажают за наркотики, он за то время, пока с ними находится, убеждает их, что это все было неправильно, что необходимо по-другому жить. Он недавно рассказывал, что когда отправляли по этапу, парень, который с ним сидел в камере, бросился к нему на шею, плакал и говорил: — Николай Дмитриевич, я вас когда-нибудь обязательно найду.
Тяжело ему, конечно. Когда прихожу к нему на свидание и начинаю плакать, он мне не разрешает этого делать. Говорит, ты должна быть сильной, перестань реветь. Но он сильный человек. На самом деле его сил хватит на многих. Духом не падает. Говорит, что независимо от того, какой будет результат, нужно бороться.
— За этот год маме Николая удалось увидеть сына?
— Да.
— Она ходит на судебные заседания?
— Да. Сейчас им дают свидания два раза в месяц.
— А первое время не давали?
— Полгода не давали.
Внимание прессы помогло
— Сейчас вы как чувствуете, ослабла хватка, немного легче стало Николаю, и как себя ведут следователи?
— Тут тяжело сказать, что хватка ослабла. Все равно они преследуют определённые цели. Они хотят его судить, а мы должны этого не допустить. Пока кто-то из нас не достигнет своих целей, формы давления будут меняться. Тогда это была активная форма давления, сейчас с определенной шумихой в прессе давление не такое открытое. Оно идет как исподволь.
— Много ответственных лиц делали громкие заявления, что Николай получил взятку, позже мы знаем, что эти обвинения переквалифицировали. И в итоге только через полгода его уволили с должности вице-губернатора.
— Полгода назад, в сентябре, вдруг кадровая служба администрации неожиданно решила посмотреть декларацию о доходах, которую Николай заполнял в условиях СИЗО. Потому что до 1 апреля всем госслужащим необходимо сдать декларацию. И в ходе проверки выяснилось, что машину, которую мы сдавали по программе трейд-ин, необходимо было зафиксировать в декларации как «продажа», а мы зафиксировали как «обмен». Этой машиной занималась я, по доверенности сдавала ее, брала новую машину. Собственно говоря, там можно было судиться, но Николай решил этого не делать.
— Никакого увольнения по потери доверия, никаких заявлений от чиновников в администрации Челябинской области, просто какая-то не состыковка. И это все совпадает с тем, что человек содержится в СИЗО?
— Да, как раз примерно в это время статья меняется с «взятки» на «мошенничество».
— То есть они поняли, что человек не мог брать взятки, потому что не являлся чиновником?
— Да.
— Вы говорите, что пришлось полгода доказывать абсурдную на первый взгляд вещь: взятки может брать должностное лицо, Николай на момент преступления не являлся должностным лицом. Полгода пришлось доказывать в суде, что Николай не брал взятку, потому что не являлся должностным лицом? Это же абсурд какой-то
— Конечно, абсурд.
— У вас есть возможность обратиться к тем самым ответственным лицам, которые делают сегодня громкие заявления в отношении вашего мужа, обвиняют его. Вы можете обратиться к ним с просьбой, с какими-то словами.
— Я бы хотела сказать: бог им судья. Есть такое выражение: «Я бы умер от несправедливости этого мира, если бы не знал о том, что последнее слово остается за богом». Поэтому поступайте, уважаемые товарищи, в соответствие с тем, как вам велит совесть, и не забывайте о том, что возмездие будет всегда, чтобы мы ни делали. И дай бог всем здоровья.
— При встрече с Николаем какие слова вы ему говорите?
— Конечно, слова любви. О том, что я безумно его люблю, я его жду и буду ждать столько, сколько это необходимо. Неважно, где он будет. Мы с детьми его ждем. И говорю, что он должен помнить об этом каждую секунду.
